Господь поможет! Или почему я хожу в Церковь

«Создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее»
(Мф. 16:18)

Желающему спастись необходимо принадлежать Православной Церкви, единой истиной Церкви, и повиноваться ее установлениям. Неслушающего Церковь Господь уподобил язычнику, чуждому Богу.
Епископ Игнатий (Брянчанинов)

Недавно я столкнулась с серьезной проблемой. Не знала, что сказать. Мой друг спросил меня, почему я хожу в Церковь, когда там лишь лицемеры, ханжи да преступники? И кто я сама, если такая компания кажется мне приемлемой? И вроде, что это за друг такой, если подобные вопросы задает, но у нас своя история.

 Мы познакомились, когда нам было по шестнадцать лет, и в первый же вечер говорили о Боге. Мой, тогда еще новый знакомый, спросил:
— Ты веришь в Бога?
Я ответила:
— Да.
Он покосился на мою сигарету:
— И ты думаешь, что сможешь попасть в рай?
Если откровенно, то в шестнадцать лет я вообще мало думала. И все же представление о дальнейшей судьбе имела. Я рисовала себе перспективы пусть и не счастливые, но точно ироничные. А потому ответила:
— На рай, конечно, не рассчитываю. Но вот где-нибудь рядышком…
— Рядышком? – развеселился мой будущий друг.
Я пожала плечами:
— Ну, может, Господь найдет для меня полезное дело на окраине?
— Например?
Я опять пожала плечами:
— Например, я могла бы ворота в рай красить.
— А ты, что, специалист? – засмеялся он.
— А то! – ответила я и тоже рассмеялась.
Так мы и подружились, и с тех пор мало что изменилось. Разве что, появилось во мне  стремление в Церковь.

Скажу сразу, что друг мой — человек с высшим образованием, верующий и крещеный, но невоцерковленный. Он верит, что Бог есть и, бывает, видит Его любовь в событиях и в людях. Он не берется рассуждать о том, что после смерти, потому что считает всех людей недостаточно умными для этого. Он как-то чувствует, что веры в душе достаточно… Для чего? Он и сам не знает, но уверен, что посредники для веры в Бога и общения с Богом никому не нужны. Опираясь на эти основания, друг отрицает РПЦ как необходимость и по ходу пытается спасти меня от нее. Он убежден, что я просто не понимаю, что там происходит. Он считает меня слишком наивной, слишком простой, слишком «блондинкой».

Он часто приносит мне вырезки из газет, показывает видео на ютуб и рассказывает неблаговидные случаи из жизни священников. Его доводы — это широко известные факты, которые всегда подкреплены фото, видео или просто свидетельскими показаниями. И каждый наш разговор он заканчивает железной фразой:
— Ты же и сама раньше не любила Церковь.

 Это правда. У меня были проблемы с Церковью. Во-первых, я родилась в период коммунизма. У моей мамы в квартире до сих пор висит красный флаг, натуральный такой, размером с маленькую простыню. И хранится открытка, сделанная мной в первом классе, где старательно выведено: «мир, труд, май». Во-вторых, волна эмансипации окатила и меня, просто из-за принадлежности к поколению. Какая уж там Церковь, где баба должна стоять тихо и глазами смотреть в пол. Ну и, в третьих, что сейчас особенно горько признавать, я верила СМИ и не верила священникам. Авторитетные, светские люди, вышедшие из того же временного потока, что и мои родители, всю жизнь казались мне понятными и формировали мое мнение. Но все это было раньше, а затем…. Затем, Сам Господь по доброте Своей и несказанному человеколюбию Своему сжалился надо мной и указал мне на храм.

Мой друг не в курсе, я не рассказывала, но тогда я прибежала в ближайшую Церковь и бросилась к незнакомому священнику:
— Люди-то не знают! – прокричала я батюшке в лицо, и мой возглас, ударившись о потолок, вылетел в окно.
— Да знаю, знают, — спокойно отозвался батюшка и усадил меня на скамью, – Ну, что случилось?
— Все случилось! Все реально, по правде случилось! Это все правда! – не унималась я, пытаясь ухватить батюшку за рукав.
— Так конечно, правда, — терпеливо освобождаясь от моих пальцев, ответил батюшка, – Чего ты раскричалась-то?
Я закрыла рот руками:
— Простите. Я просто не знаю, что теперь? – громким шепотом, выдохнула я. – Как теперь жить? Это же все-все менять надо! Вся жизнь не так! Все не верно!!! – Глаза мои полезли из орбит.
Батюшка торопливо пробормотал:
— Ну, ну, не надо так резко. Пупок развяжется. Начни с малого.
— С малого?
— С малого, — кивнул батюшка. – Старайся ходить на службы, исповедуйся, причащайся, а дальше — Господь поможет.
Как Господь поможет? Я не представляла. Те прекрасные чудеса, которые Он, по доброте Своей, уже даровал мне, все еще хранились в памяти, под стикером «счастливые стечения обстоятельств, удача и прочее везение». Но мне хотелось в это верить, и я согласилась. На прощание батюшка улыбнулся:
— Новоначалие — особенное время, не теряй его зря.
Это было первое напутствие, которое я получила. И на мгновение мне показалось, будто в  мир снова вернулась романтика. Но нет, это были розовые очки. Их почти сразу разбили.

— Послушай внимательно, — сказала мне Людмила. Женщина с большим стажем церковной жизни. – Новоначалие — период особенный. Сейчас Господь к тебе близко-близко, проси все, что хочешь.

 — Ничего себе не проси, — строго сказал Петр, пономарь и просто отличный мужик, – Господь по милости Своей даст, а ты потом от натуги лопнешь. И ничего удивительного, что Господь дает тебе чудо. Ведь чудо дается, чтобы укрепить веру, спасти человека. Мало в тебе веры! Вот, окрепнешь, и закончатся ясли.

 — Так ты же новоначальная! — Отмахнулась от меня свечница, – От того и такая дура. Вот прекратят с тобой возиться, посмотрим, что с тобой будет!

 — Сами они дуры, — устало произнес дядя Саша, человек глубокий и уважаемый. – Ты никого не слушай и от Церкви не отпадай, и делай свое послушание. А дальше, как батюшка тебе сказал? «Господь поможет!» — в один голос закончили мы.
— А что же близость Господа? – нерешительно промямлила я. Что скрывать, идея «Господь слышит тебя, проси что хочешь» плотно засела в моей стандартной голове.
— Новоначалие – это как на ручках у Господа нашего, а как уж ты там…, — вздохнул дядя Саша. – Самое главное, не отпадай от Церкви, а то погибнешь. И борись с искушениями.

Как сказал Преподобный Ефрем Сирин: «Церковь — это не собрание святых, а толпа кающихся грешников». Поэтому в Церкви искушений много. Но, даже узнав об этом, все равно мне хотелось увидеть что-то чистое, резко отличающееся от надоевшей реальности. Но вместо этого я оказалась в эпицентре реальности, неприкрытой и вопиющей. И когда первая радость развеялась, меня, точно бросило в тесные жернова, и сок моей собственной желчи потек отовсюду. Я начала впадать в депрессию. В Православии это называется уныние или печаль, в зависимости от подробных симптомов. «Господь поможет, Господь поможет», — бубнила я про себя и продолжала ходить в Церковь. И какое-то время я справлялась, а затем упала. Сначала телесно, рассадив ногу и прикусив язык, а потом и духовно, страшно осудив ближнего. Я оказалась там, куда даже Городецкий не любил — в сумраке. Нет, еще не во мраке, но дико тяжко. В сумраке есть такая гадость, что находиться в нем страшнее и тяжелее, чем в глубокой тьме. Во тьме нет ничего, и можно убедить себя, что и ты сам как-бы не существуешь. Будто кто-то где-то там спит и видит сон, и ты в нем, и карма рода на тебе. А сумрак, он тошнота и помутнение, он яд медленного действия. Сумрак прибивает к земле, и ты дряхлеешь, стареешь, тухнешь, как свеча от зловонного дыхания невидимого врага. Со мной это приключилось так неожиданно, что я действительно подумала об отравлении. Но отрава не спешила покидать тело, а все просачивалась и просачивалась глубже, стягивая грудь железным обручем. Так я проболела целую неделю, а к концу начала привыкать, прикидывая, что работать все равно надо, и дел куча, и никто меня ждать не будет. Радость стала забываться, а смех от шутки опять показался достаточным. А затем пришло воскресенье. Я пошла в Церковь, исповедалась, причастилась, отошла от чаши, запила компотом, вздохнула и … обруч лопнул. Я вздохнула еще раз и еще раз, и радость наполнила меня. Она была такая большая и чистая, точно прохладное лесное озеро в раскаленную жару. От нее я заплакала и, наконец-то, поняла, что же со мной случилось.

Сумрак отступил, хоть и клубился где-то поблизости. Кто-то, возможно, мой дорогой Ангел-Хранитель давал мне мысль, что опасность всегда рядом, и нельзя терять бдительность. Но я пришла домой успокоенная, напоенная. И обрадовалась, когда по скайпу позвонила подруга. Мы поговорили, а затем я сказала:
— Слава Богу за все! Как же хорошо на душе после причастия.
— Ой, — отозвалась подруга, — а я вся прямо измучалась!
— От чего?
— Да я сегодня тоже причащалась, а потом еще на обед позвали.
— Ты в трапезной была?! – обрадовалась я за подругу. У нас храм маленький и новый, о такой роскоши и не мечтаем. У нас еще даже забора нет. Но моя подруга — прихожанка другой Церкви, где и площадь позволяет, и батюшка очень радушный. И как же замечательно за большим столом сотрапезничать с братьями и сестрами.
— Да ну, — нахмурилась подруга. – До сих пор поджелудочная болит.
— Что-то съела?
— Да мне вообще это тяжело, — сообщила она. – Кагорчика на голодный желудок, а сверху супчика с луком.
— Кагорчика? – не поняла я. Но вдруг меня осенило и сразу обдало ледяной волной. – Ты о причастии что ли? – почему-то мои руки метнулись вверх и перекрестились на груди.
— Ну, — кивнула подруга. – Это же сухое вино.
— Нет, — мотанула я головой. – Это Кровь Христова.
— Ну, понятно, что Кровь. Но, на самом-то деле, это сухое вино – Кагор, — улыбнулась моя подруга и еще раз кивнула.
— Это Кровь Христова, — упрямо повторила я.
— Но сухое же вино?
Меня перекрыло. Понимая, что вот-вот взорвусь, я сказала:
— Давай не будем.
Подруга с радостью согласилась. Мы поговорили о чем-то прочем и на том расстались.

Наступил следующий день, а за ним другой. По стечению обстоятельств, посреди недели я попала в другую Церковь на службу. Народу там было очень много. Большой Церковный праздник совпал с днем Ангела настоятеля. К концу службы оказалось, что ноги у меня совершенно отдавлены. Я присела на освободившуюся скамью и расслабилась. Значительная часть народа схлынула. Но остались те, кто хотел лично поздравить батюшку с праздником. Люди принесли цветы, подарки и просто теплые слова. Улыбки не сходили с их лица. Я залюбовалась этим зрелищем, как вдруг ко мне подошел мужчина и протянул листок. Он мне улыбнулся и сказал:
— Нам прямо из Грузии привозят.

Я опустила глаза и прочитала: «У нас вы можете купить сухое вино. Лучшее сухое вино для причастия. Из Грузии! Обращайтесь в лавку. Спросите такого-то». Мне стало дурно. Я кивнула мужчине, встала и сунула листок в карман пальто. Мысль была одна: «Скорее уйти».

Вечером следующего дня мой старый друг заглянул на огонек.
— Слышала? Про того священника? Его даже сана лишили, — развязывая шнурки у порога, сообщил он.
— Ты только ради этого пришел? – устало спросила я. – Или хоть чаю выпьешь?
— Да я бы поел, если есть что? – ответил друг и глянул через меня на кухню.
— У меня только по молитве суп течет, — хмуро сказала я.
— Да ладно, — отмахнулся друг, — мне и без супа котлеты нравятся.
— Ты наглый сегодня, — сообщила я другу.
— А ты сердитая, — ответил он.
Мы прошли на кухню, и я стала жарить ему котлеты.
— Все никак не могу тебя понять, — уплетая угощение, прочавкал мой друг. – Я тебе, конечно, не указ, но ты же должна понимать?
— Ты вообще о чем? – я сглотнула слюну. На дворе стояла пятница.
— Я о твоей этой увлеченности Церковью. Не пойму, почему ты туда ходишь?
Я уселась напротив друга и проникновенно взглянула ему в глаза:
— А тебе какое дело? – спрашиваю. – Котлеты вроде никто не отменил, так, какая тебе разница.
— Э, нет! – мой друг отодвинул тарелку, – Раз такой разговор.
Я пожала плечами:
— Объясни тогда, — предложила я ему.
— А помнишь наш разговор дцать лет назад. Ты тогда что про Церковь сказала?
Мы стали вспоминать тот разговор. Потом я признала:
— Ничего.
— А знаешь, почему? – улыбнулся друг и придвинул котлеты обратно.
— Вероятно, у тебя есть ответ.
— Потому что Церковь ничего не решает! Она не влияет на твою веру и на твое общение с Богом. Они просто посредники. А зачем платить больше, если не видно разницы?

Опустошенная субботними размышлениями о разнице и посредниках, о сухом вине и объективной реальности, я все же пришла в воскресенье в храм. На черствой и формальной исповеди батюшка выслушал меня. На мое признание в осуждении подруги, он сказал:
— Легко судить, но мы видим только часть. Перед нами грех, а покаяние лишь перед Богом.

Я кивнула и отошла в ожидании причастия. Прислонилась к стене, что-то зашуршало в кармане. Ах да, листовка о самом лучшем вине из Грузии. Сердце мое совершенно отяжелело. Святые отцы учат, что сражения с врагом идут не постоянно, то накатят, то по милости Божьей отступают. Но что я могу? Ничего. По плечу мне только сумрак, а за ним тьма. Клирос запел: «Тело Христово», затем замолчал, передавая право голоса прихожанам. Нестройный ряд голосов подхватил эстафету. У меня нет сил петь. Я плетусь в конце очереди, но не из-за благочестия, а от апатии. Ну, разве можно так идти к причастию? Уже хочу развернуться и уйти, но батюшка внимательно поглядывает на меня. Что делать? У меня башка дырявая, я дура. Мне даже молитвы не запомнить. Я не помню, что нужно читать в самый последний момент перед чашей. И почему Господь должен помогать таким как я? И все же, как хорошо, что есть у нас святые отцы. «Господь – истинный Друг; когда забывают о тебе и друзья, и братья твои. Он не забывает и не оставляет тебя, но пребывает с тобою», — говорит Преподобный Ефрем Сирин. Любовь не ищет своего. Любовь любит, Господь такой. Господь все прощает нам, лишь бы мы шли к нему. И я иду, Господи, я иду к Тебе, прости, что так безобразно…

— Причащается раба Божия, Васса.
Слабый голос бабулечки за моей спиной тянет: «… источника бессмертия впустите». Я вкушаю святыню и сразу отхожу. Раз шаг, два… и вдруг я понимаю, что во рту у меня вкус крови. Такой отчетливый, яркий, его невозможно выносить. Господи!

После службы меня отзывает в сторону Людмила, говорит:
— Батюшка спрашивает, могла бы ты прийти сегодня помочь?
— В чем? – удивляюсь я и, честно говоря, готовлюсь отказать. Я столько раз предлагала помощь, но меня ни разу не звали. А сегодняшний день и так вышел для меня громадным. Еле удерживаю в голове все произошедшее.
— Нам тут эти штуки привезли, — говорит Людмила и ведет меня к времянке. Я уже вижу что это, но еще не могу поверить глазам. Разве так бывает? Меня трясет.
Но Людмила, не подозревая, добивает меня:
— Батюшка сказал, ты специалист?
— Угу, — сдавленно киваю я.
Передо мной новенькие, еще некрашенные ворота и банки краски.

Почему же я хожу в Церковь? Ведь там лишь лицемеры, ханжи да преступники. И кто я сама, если такая компания кажется мне приемлемой? Все просто. Я тоже лицемер, ханжа и преступник. И это чистая правда. Поэтому Церковь для меня — самое подходящее место. Там я учусь не лгать себе о себе и своей жизни. Учусь вновь доверять людям, раскрывать перед ними свое сердце. Туда я иду, когда опять потерялась. Я ищу Господа и там всегда нахожу Его. Церковь это дом, где живет мой самый близкий, самый лучший и самый любимый друг – Господь. Поэтому я и хожу туда. Я просто надеюсь на спасение.

Автор статьи – Богданова Васса.